От Мишки Япончика до Макрона

Заявление Эмманюэля Макрона о возможности введения французских войск в Украину и, в частности, в Одессу пришлось практически на круглую дату: ровно 105 лет назад армия Франции уже находилась на украинской территории. Правда, очень недолго. Но влияние на ход событий французы оказали, и немалое. Хотя и совсем не в пользу Украины: они не допустили взятия Одессы войсками Украинской народной республики, передали формальную власть над городом русским белогвардейцам, фактически рассорили Директорию с атаманом Григорьевым, который перешел на сторону большевиков, что сыграло огромную роль в последующем военном крахе УНР.

В конце концов, после нескольких месяцев пребывания в Южной Пальмире войска Франции были основательно разложены большевистской агитацией, пели в кабаках "Интернационал" и по итогу французское командование в начале апреля 1919 года приняло решение уйти из Одессы, назвав это "разгрузкой" города, чтобы уменьшить дефицит продовольствия. 

Подробнее о том, как это произошло и чем все закончилось – в материале "Страны".

Окно возможностей

Всё могло начаться намного раньше – еще в конце 1917 года. Именно тогда, после большевистского переворота в Петрограде и перемирия Советов с немцами, у западных союзников России возник вопрос о том, что со всем этим делать дальше.

Лондон и Париж не скрывали своей главной цели: убедить своего партнера по Антанте (Россию) воевать дальше. Но, с одной стороны, большевики постепенно вели дело к миру с Германией, с другой – Россия начала разваливаться на кусочки, поэтому вести переговоры нужно было уже не с одним правительством, а минимум с четырьмя – помимо петроградского большевистского, с украинским, донским и закавказским.

Чтобы сохранить их на своей стороне, Британия и Франция 23 декабря 1917 года подписали Парижское соглашение о разделе сфер влияния на юге бывшей Российской империи: Лондон планировал взять под контроль Кавказ, Дон и Кубань, Париж – Украину, Бессарабию и Крым. Контроль пытались обеспечивать прежде всего финансами (грубо говоря, платить за участие в войне), а во вторую очередь – воинскими контингентами.

Хотя Франция успела выделить на реализацию этого плана 100 млн франков, почти ничего реализовать не удалось (только британцы действительно стали "осваивать" Закавказье – начав, естественно, с нефтеносного Баку), поскольку продолжалась тяжелая война с Германией и ее союзниками, и Антанта не имела ни свободных войск, ни – в случае с французами – возможности их перебросить в обозначенные зоны влияния. Так что Украинская народная республика уже в феврале 1918-го (раньше большевиков) подписала мир с Германией и Австро-Венгрией, а Дон и Закавказье хранили по отношению к ним нейтралитет.

Но ситуация менялась быстро. Уже осенью того же 1918-го Четверной союз стал быстро разваливаться: 29 сентября из войны выбыла Болгария, 30 октября – Турция (Османская империя), 3 ноября – Австро-Венгрия, 11 ноября – Германия. И Антанта решила, что пора действовать.

Впрочем, началось всё даже до капитуляции большинства противников, только тогда об этом мало кто знал. Лишь спустя почти четыре года, в сентябре 1922-го, популярная французская газета Le Matin опубликовала (и московская "Правда" перепечатала) сообщение о том, что уже 27 октября 1918 года Париж направил в Салоники главкому восточной французской группировки генералу Луи-Феликсу-Мари-Франсуа Франше д’Эспере ("Правда" назвала его "д’Эпере") телеграмму о "необходимости активной борьбы с советским правительством в целях свержения большевиков". Премьер Жорж Клемансо объяснял, что "предстоящая капитуляция Турции облегчит занятие Одессы".

При этом Париж ссылался на план, предложенный генералом Анри Матиасом Бертело еще в декабре 1917 года, в бытность представителем Франции в Румынии (именно он тогда послал миссию во главе с бригадным генералом Жоржем Табуи в Киев, на переговоры с Центральной Радой). Согласно определенной в 1917-м линии разграничения между Францией и Британией он предполагал вторжение со стороны Румынии и оккупацию Бессарабии, Крыма и Украины до Северского Донца. Теперь, в связи с предстоящим открытием турецких проливов, предполагалась также высадка войск в черноморских портах.

Франше д’Эспере отнесся к директиве премьера без энтузиазма: в ответной телеграмме он написал, что не располагает "достаточным количеством людей для интервенции в обширную холодную Россию".

"В крайнем случае я мог бы занять Одессу и соседние с ней порты, но должен заявить, что мои солдаты, не возражавшие против пребывания на Востоке и охотно наступавшие на Венгрию в предвкушении триумфального вторжения в Германию, вряд ли согласятся участвовать в военных операциях, имеющих целью оккупацию России и Украины. Интервенция в Россию могла бы иметь своим результатом ряд самых серьезных и неблагоприятных для Франции инцидентов", – заявил генерал.

Однако Париж уже принял решение. Там понимали, что нужно спешить: открывалось уникальное окно возможностей, которое, по мысли французских властей, позволяло получить контроль над своей зоной влияния без боя: большевики еще даже не начинали формирование своей украинской армии, Директории УНР вообще не существовало, в Киеве правил гетман Скоропадский, находящийся под протекторатом Германии, а сама Германия уже готовилась капитулировать перед Антантой.

Поскольку Франше д’Эспере высказался против такой стратегии, "румынскую" часть операции не стали приводить в исполнение, начав вторжение с черноморских портов. Общее руководство поручили вернувшемуся в Румынию автору плана генералу Бертело.

Белая полоса

Всё началось с Севастополя. 24 ноября 1918 года в Артиллерийскую бухту вошел посланный на разведку легкий британский крейсер "Кентербери", а на следующий день за ним прибыла сводная эскадра из британских, французских, итальянских и греческих кораблей.

"Толпа кричала "Ура!" и махала шапками. Наконец свершилось то, чего мы ждали в течение четырех лет войны и двух лет разложения России", – писал свидетель событий князь Владимир Оболенский.

Спустя два дня, 26 ноября, англо-франко-греческая эскадра вошла в порт Одессы. Еще спустя три дня туда вошли прибывшие со стороны Румынии польские легионеры и сербские войска общей численностью 1800 человек. Находившийся в городе австрийско-немецкий гарнизон сохранял нейтралитет. Больше того, генерал Бертело послал из Одессы телеграмму в Киев, немецкому оккупационному командованию (и немецкому совету солдатских депутатов!), с приказом для немцев обеспечивать порядок там, где они еще находятся. При этом французский генерал угрожал недавним противникам репрессивными мерами за невыполнение приказа.

Броненосец "Вольтер" – один из участников интервенции

Складывалось ощущение, что план бескровной операции полностью осуществим. Однако уникальное окно возможностей оказалось маленьким и уже закрывалось – территорию Украинской гетманской державы быстро (опять же, при нейтралитете немцев) брала под контроль армия Директории УНР: уже в начале декабря отряды атамана Никифора Григорьева (партизанившие еще при Павле Скоропадском, а при Директории получившие официальный статус) взяли одесские пригороды Балту, Ананьев и Бирзулу, а 12 декабря вошли в Одессу. Если кто помнит фильм "Зеленый фургон", в начале которого одесситам приходится внутри города преодолевать несколько пограничных полос, так это не такая уж и выдумка. Другое дело, что длилось это многовластие с участием украинских войск всего четыре дня (а вот разделение Одессы на французский, сербский и польский секторы – несколько месяцев).

Тут нужно сделать отступление, чтобы объяснить, кто такой генерал Бертело и чего он хотел.

В декабре 1917-го он действительно вел переговоры с Центральной Радой, рассчитывая, что та продолжит войну с Германией и тем самым вынудит воевать большевистскую Россию. Однако Рада заключила мир даже раньше Ленина и Троцкого, чем, в понимании французского генерала, "кинула" Антанту. Когда в ноябре 1918-го Бертело вторично прибыл в Румынию, он уже видел для Франции только одного союзника – белую Россию.

Первым делом в Бухаресте генерал встретился со старым знакомым, бывшим фактическим главкомом Румынского фронта генералом Дмитрием Щербачёвым, вручил ему Большой крест Почетного легиона и договорился о французской помощи Белому движению.

Так что, обосновавшись в Одессе, Бертело также делал ставку лишь на одну местную силу – белогвардейцев. И, когда в город вошли повстанцы Григорьева, для француза это выглядело всё равно как вторжение большевиков. 16 декабря по его приказу в Одессе высадился французский десант генерала Бориуса, который вместе с польскими легионерами пришел на помощь белому отряду генерал-майора Алексея Гришина-Алмазова, ведшему уличные бои с войсками УНР.

Немного иная версия событий – у генерала Александра Грекова, которого Директория 17 декабря назначила командовать Южным фронтом:

"Прибыв 18 декабря 1918 года на станцию Раздельная, я получил от местных властей доклад, что в Одессе с самого утра идет бой между "украинцами и французами". Абсолютно не зная, откуда взялись в Одессе французы и почему они вступили в бой с украинцами, я вызвал к телефону д-ра Луценко (командира местных повстанческих войск. – Ред.), которого знал еще со времени Центральной Рады, и просил объяснить мне положение. Из его доклада я узнал, что утром 18 декабря в одесском порту началась высадка французских войск. Этой высадкой воспользовались добровольцы (отряды русских офицеров, подержавшие белогвардейцев - Ред.), которых когда-то начал организовывать Скоропадский и которые затем были разогнаны украинцами при занятии ими Одессы, но снова быстро соорганизовались при первых сведениях о предстоящем прибытии в Одессу французских войск. По словам д-ра Луценко, добровольцы воспользовались продвижениями по городу французских частей, идя непосредственно впереди их и вытесняя украинцев из города, так как из опасения обстрела французских войск украинцы не могли достаточно энергично действовать против добровольцев. С французскими войсками украинцы не имели никаких столкновений, и со стороны этих последних тоже не было выступлений против них. Д-р Луценко в заключение заявил мне, что он переходит в наступление для очищения города от добровольцев и обратного занятия всех частей его.

Опасаясь возможных недоразумений с французскими войсками, особенно при известном мне малом умении боевого руководства со стороны доктора Луценко и примитивной организации украинских войск его отряда, я приказал ему отложить свое наступление до получения распоряжения от меня и решил лично выехать в Одессу, предполагая, что всё дело в простом недоразумении, которое легко будет мною рассеяно. Уверенность моя в несерьезности недоразумения была так велика, что я даже взял с собой вагон, где помещалась моя семья, предполагая оставить ее в Одессе, где, по моим расчетам, должен был находиться и я.

К глубокому моему удивлению, я едва не был расстрелян добровольцами на станции Одесса, начальник французских войск ген. Бориус отказался меня принять, и не только о моем пребывании в Одессе не могло быть и речи, но лишь благодаря чисто офицерской любезности ген. Бориуса я неофициально получил по его распоряжению паровоз, управляемый французскими офицерами, и в ночь с 19 на 20 декабря, накануне торжественного въезда Директории в Киев, потихоньку был вывезен на нем на станцию Дачная, где стояли украинские войска, отошедшие туда по моему приказу. Семья моя через день была благополучно переправлена туда же".

Кое-что в рассказе Грекова выглядит невероятным: невозможно представить, чтобы украинский генерал не знал о том, что на рейде Одессы уже три недели стоит англо-франко-греческий флот. Больше того, 12 декабря интервенты выгрузили на берег 20 легких французских танков "Рено" – первые танки в истории бывшей Российской империи. Но в главном Греков прав: французы не видели тогда в УНР союзников и не собирались иметь с ней дело.

12 декабря 1918. Танки "Рено" выгружают в Одессе

Всё это полностью укладывалось в стратегию Парижа, который поставил три цели своей интервенции: уничтожить большевиков, восстановить порядок и добиться возврата Россией долгов перед Францией. В понимании французов долг могло отдать только белое правительство, которому Антанта и предполагала передать занятые ею в ходе интервенции территории – в обмен на соглашение о возврате российских долгов.

Поэтому не удивительно, что формальную власть в Одессе Антанта передала "русским союзникам": военным губернатором города после ухода оттуда войск УНР стал уже упомянутый генерал Гришин-Алмазов. Назначение его утвердил сам верховый главнокомандующий Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) Антон Деникин, и французы не возражали.

Гришин-Алмазов пытался навести порядок в городе, борясь с бандитизмом. Поэтому на него организовали несколько покушений, за которыми стоял глава уголовного мира Моисей Винницкий, более известный как Мишка Япончик.

Однако власть военного губернатора Одессы ограничивалась тем, что город был разделен на французский, сербский и польский секторы.

И в каждом из них Гришину-Алмазову приходилось вести дела по соглашению с "местной" оккупационной администрацией. Да и сама деятельность генерала полностью зависела от отношения союзнического командования: когда в марте симпатизировавшего белым генерала Бертело сменил Франше д’Эспере, он первым делом снял Гришина-Алмазова с должности и даже не поставил об этом в известность командование ВСЮР.

Как французы и Директория обидели атамана Григорьева

Но всё уже шло не по плану. Хотя вслед за Севастополем и Одессой франко-греческие войска высадились в Николаеве (9 декабря) и Феодосии (14 декабря), стало ясно, что интервенция наткнулась на непредвиденные препятствия. В раскладах пришлось учитывать УНР – хотя Бертело и стремился этого избежать.

Как мы видим у Грекова, Киев также хотел избежать конфликта с французами: "Поместившись на станции Раздельная, я приступил к организации местного гражданского управления подчиненных мне губерний, к организации войск Луценко, бывших в довольно хаотическом состоянии, и к формированию в районе Раздельной новых воинских частей, пользуясь каждой малейшей оказией для подчеркивания французскому командованию дружеского отношения к нему, но не получая от него никаких реплик на эти подчеркивания. Это была самая первая стадия переговоров украинской Директории в моем лице с представителями Франции, стадия молчаливого изучения украинцев и в частности меня со стороны одесского командования. По разным случайным данным я вскоре убедился, что настойчивая моя примирительная политика не остается без результатов и что во всяком случае активного выступления против украинских войск со стороны французов ожидать абсолютно нет оснований".

Перемены в настроениях французского командования возникли неслучайно. В первые недели января Бертело столкнулся с тем, что даже занятые города невозможно удерживать по банальной причине: и войскам, и населению нужно что-то есть, а близлежащие села – под контролем УНР, то есть повстанцев Григорьева. Этой проблемой сначала занимался сам Бертело, но 11 января 1919 года в Одессу прибыл генерал Филипп д`Ансельм, который спустя четыре дня вступил в должность командующего союзными франко-греческими силами Антанты "на Юге России". И 15 января демонстрировавшего лояльность Грекова пригласили к д`Ансельму.

1919. Генерал д`Ансельм с сыном в Одессе

Об этом визите, во время которого Греков объяснял новому командующему, что такое Украина, и подписал предварительное соглашение о необходимости сменить состав Директории ("со стороны французского командования не встречает доверия фигура головы директории Винниченко, как "германофила" и "большевика") и ее политику, мы писали совсем недавно в статье о причинах поражения УНР. Здесь выделим лишь ключевой момент из воспоминаний генерала, имевший непосредственное отношение к французам:

"Я просил рассмотреть вопрос о возможности принятия французскими войсками участия в деле организации Украины для борьбы против большевиков. Генерал д`Ансельм ответил мне, что он сообщит, куда следует, сведения о моем докладе, а пока предлагает для доказательства лояльности украинцев в отношении французских войск отвести все украинские части из района Одессы и Раздельной к северу от линии Раздельная - Тирасполь, выполнение какового передвижения и будет рассматриваться как первое условие возможности дальнейших переговоров".

Греков упоминает не все условия: французы требовали от украинских войск отойти на 150 км по всему Южному фронту до устья Днепра (восточнее уже стояла Белая армия), отдав им не только Тирасполь, но и Херсон. Григорьеву – по убеждениям левому эсеру-боротьбисту – не нравилось ни требование повернуть политику вправо, ни – еще меньше – условие отойти на 150 км, то есть отдать территории, которые контролируют его войска. Атаман предложил Директории объявить войну Антанте и выбить ее из Николаева и Одессы.

Киев выбрал сторону французов. 21 января Директория дала согласие на их условие, и франко-греческие войска начали движение, отодвинув части УНР севернее линии Тирасполь – Бирзула – Вознесенск – Николаев – Херсон. Для Григорьева это стало последней каплей: 25 января он порвал с Директорией, отказавшись исполнять приказы штаба ее армии, и перешел на сторону красных. Так что д`Ансельм получил не только территорию, но и фронт против себя.

"Марсельеза" в одесском кабаке

Переход Григорьева на сторону большевиков создал проблемы не только для французов, но и для УНР, которая тоже получила вместо защищающих ее частей нового противника. Фронты республики стали быстро рушиться, 5 февраля Директория покинула Киев, Владимир Винниченко по требованию Антанты подал в отставку, а сменивший его Симон Петлюра хотел как можно скорее договорится с Францией о союзе в войне против большевиков.

По словам Грекова, около 15-16 февраля "отправлена была в Одессу полномочная миссия в составе нового министра иностранных дел Мациевича", причем "Мациевичу было поручено во что бы то ни стало, "за всякую цену", уступив угольный бассейн, порты и железные дороги, добиться признания французами Директории и оказания ей военной помощи".

"Вслед за Мациевичем в Одессу должен был выехать сам премьер Остапенко для фиксирования результатов разговора Мациевича, а мне, только что назначенному для ответственного руководства боевыми операциями на фронте, бывшем уже в критическом положении (когда Сечевой корпус без всякого уведомления моего штаба в один прекрасный день снялся с фронта и ушел в Проскуров (ныне Хмельницкий. – Ред.), куда еще раньше ушли по тому же методу и гайдамаки Петлюры, учинившие там еврейский погром, когда все эти дыры на фронте приходилось наспех затыкать, нарушая все формирования и всю работу военного министерства и полевого штаба), – приказано было именем Директории отправиться в Одессу ранее Остапенко и подготовить техническую сторону предстоящего заключения им военного соглашения с французами, в возможности которого, видимо, не было сомнений.

18 февраля 1919 года, во исполнение приказа Директории, я отправился по назначению. Явно было, что в случае неуспеха переговоров Мациевича и Остапенко дни Украины, свободной от большевиков, сочтены, так как, как видно из предыдущего, никакой организационной и правильной боевой работы в широком масштабе не было возможности вести из-за постоянных импровизаций "верховной власти" и хаотического вмешательства в дело, которого он не знал и не понимал, головного атамана Петлюры.

Во время пребывания в Одессе я убедился, что ни о каком военном соглашении не может быть и речи. Французское командование требовало изменения всего состава Директории, как необходимого предварительного условия каких-либо серьезных переговоров. Мациевич и Остапенко отстаивали престиж своей верховной власти, а время шло, большевики непрерывно и почти без боев продвигались, и территория республики Украины день ото дня сокращалась. Уже тот план, который я когда-то излагал г. Энно (военному атташе Франции. – Ред.) и ген. д`Ансельму, был более чем наполовину неосуществим из-за сравнительной слабости уцелевшей от большевиков Украины и так как хаос в стране и в войсках возрастал с каждым днем. Той силы, которую могла дать Украина, организованная в начале января, к концу февраля она уже не имела, и иностранных войск требовалось уже неизмеримо больше, так как им пришлось бы уже выполнять не только задачи с помощью внутренней организации страны, но и принять на себя большую часть боевого фронта.

Между тем, присутствия в Одессе крупных французских сил не чувствовалось. Там была греческая дивизия, но она особых надежд не внушала. Командование продолжало безапелляционно устраняться от всякого содействия украинским войскам и даже не согласилось дать свою мастерскую для исправления попорченных орудий, в которых украинская армия имела недостаток. С дипломатическими миссиями Петлюры оно говорило только языком требований, а Петлюра, конечно, не имел ни малейшего желания уходить, сделавшись после отставки Винниченко полновластным хозяином Директории и сохраняя в своих руках высшую военную власть…

Чувствовалось уже, что… может последовать совершенно неожиданный уход французов из Одессы. Уже из района Вознесенска французские части начали стягиваться к Одессе. Все это заставляло думать, что кем бы и какие бы переговоры ни велись, все равно результатом будет занятие большевиками всей украинской территории", - писал Греков.

Одесса, 1919. Граница между секторами

Действительно, в тот момент, когда у УНР возникла острая потребность в помощи французов, у тех проблемы начались не только на фронте, но и в тылу. В Одессе вовсю развернула деятельность подпольная "иностранная коллегия" большевиков, которую возглавлял Иван Смирнов (подпольная кличка – Николай Ласточкин). Его стараниями в город съехались агитаторы, владеющие французским языком, среди которых – гражданка Франции Жанна Лябурб.

"Трудно себе представить, какую бешеную энергию, развели большевики, которых было сколько угодно в Одессе… чтобы разложить французские батальоны, – вспоминал один из идеологов Белого движения киевлянин Василий Шульгин. – Они жужжали им в уши, солдатам и офицерам, всегда одно и то же: что революция в России есть истинно народное, демократическое движение; что Добровольческая армия есть оплот реакционеров и что помощь им со стороны демократической Франции вопиёт к небу! Эта пропаганда имела тем больший успех, что французам в нее ужасно хотелось верить, т. к. отказ от этого предприятия, т. е. интервенции, значил бы – ехать домой".

В заброшенной каменоломне большевики разместили подпольную типографию, и наладили выпуск газеты "Коммунист" на русском и французском языках (тираж только франкоязычной версии газеты доходил до 7 тысяч экземпляров). Нередко в ней печатались письма французских солдат и матросов, жаловавшихся на свою нелёгкую долю. По ночам в городе расклеивались большевистские листовки, призывавшие французских солдат к открытому бунту против офицеров. Большевики в столовых, чайных и трактирах вели почти беспрепятственную агитацию среди войск интервентов.

Кроме большевиков, агитацию среди военнослужащих Антанты вели и другие революционные партии – левые эсеры, боротьбисты, максималисты; своё "Иностранное бюро" создали анархисты, издававшие на французском языке газету "Последний бой" (кроме агитации, они устраивали и теракты). Атаман Григорьев, наступающий на Одессу, передавал одесским подпольщикам денежные средства. Поддержку подпольщикам оказывал и уголовный мир: Мишка Япончик еще 12 декабря 1918 года организовал нападение на одесскую тюрьму, высвободив из нее и своих, и революционеров. Позже он неоднократно помогал большевикам, параллельно устраивая ограбления.

Следует отметить, что не все части интервентов подверглись разложению – по объективным причинам. Если агитаторов на французском, сербском и польском языках у большевиков и их союзников хватало, то с греческим ситуация оказалась хуже, поскольку местные греки (имевшиеся в немалом количестве) преимущественно поддерживали Антанту.

Еще хуже обстояли дела с зуавами – сенегальцами, составлявшими основу сухопутных частей Франции: те с большим трудом понимали французский и толком даже не видели разницы между войной, которую они вели до этого с немцами и австрийцами, и интервенцией на территорию бывшего союзника. Да и возвращение домой их не слишком привлекало.

Тем временем французское командование, осознав серьезность проблем с собственными моряками, повело охоту против подпольщиков. 1 марта его агенты схватили всех членов большевистской "иностранной коллегии" (включая Лябурб) и расстреляли их через сутки после ареста.

"На рассвете 3-го марта на Большой Фонтанской дороге вблизи 2-го еврейского кладбища и тюрьмы обнаружены 11 трупов, 5 мужчин (евреев) и 6 женщин с огнестрельными ранениями тела. Трупы лежали неподалёку один от другого и, очевидно, были поставлены и расстреляны залпами. Ни у кого из расстрелянных документов не оказалось. По-видимому, они были привезены к месту расстрела на автомобилях… Среди опознанных была семья Лейфман: мать-старушка с дочерьми, их знакомый Швец и одна французская подданная, фамилии которой опознававшая не помнит… Две девушки из числа расстрелянных по имени Вера и Геса Лейфман состояли членами союза работающих иглой. Одна из девушек недавно прибыла из Москвы", – писали "Одесские новости".

Но расстрелы уже не помогали. В начале марта французское командование докладывало в Париж, что моряки дерутся с греческими солдатами, торгуют обмундированием на блошиных рынках, а по вечерам в кабаках хором поют "Марсельезу" (почему бы и нет – гимн Франции!) и "Интернационал".

Пришлось срочно принимать меры. Часть французских войск отправили в Салоники, заменив греками. Одновременно с должности "верховного комиссара на Юге России" был снят генерал Бертело, которого заменил Франше д’Эспере – тот самый, который еще осенью 1918-го не верил в успех интервенции. Одновременно Париж отозвал своего военного консула Эмиля Энно, вместе с Бертело – главного сторонника поддержки Белого движения. Всё это означало фактический отказ от планов, принятых несколько месяцев назад.

Французский сувенир для Ленина

Генералы Франше д’Эспере и д’Ансельм, взявшие власть в свои руки, решили сделать ставку на реализацию плана поддержки УНР – с условием, что Петлюра тоже уйдет из власти. Греков, постоянно курсировавший между Одессой и Винницей (тогдашнее место пребывания Директории), прибыл с этими известиями к своему руководству. Но там, понимая усложнившееся положение Антанты, решили торговаться.

Греков: "Я 4-го марта явился к Петлюре, подробно изложив ему картину общего положения внутри страны и на фронте, подчеркнув, что единственным спасением для страны могла бы быть активная помощь со стороны французов… Здесь же Директория вынесла постановление немедленно командировать того же меня в Одессу для убеждения французского командования, что Петлюра не может уйти из Директории и головного атаманства, ибо тогда все войска бросят оружие, и что необходимо поддерживать существующее украинское правительство для спасения от большевиков хотя бы той части страны, которая ими еще не занята. Иначе они дойдут скоро и до Одессы и "в один миг сбросят французов в море" – буквальное выражение протокола постановления Директории. Я вполне был убежден, что все украинское дело кончено теперь".

Греков, конечно, преувеличивает "французский фактор". Вне зависимости от того, остался Петлюра или ушел, союзникам уже было не до помощи УНР, поскольку в 20-х числах февраля войска Григорьева начали наступление на Херсон.

У бывшего атамана, а теперь комбрига Украинской советской армии имелось всего 6 тысяч бойцов, в то время как Антанта располагала минимум 30 тысячами (из которых 20 тысяч – греки). Но преимущество Григорьева состояло в том, что у него не было необходимости держать сплошной фронт: во-первых, союзники не наступали, а только удерживали линию фронта, во-вторых, отряды бывшего атамана действовали на своей территории, имея отчасти поддержку населения.

Так что, пока франко-греческие войска растягивались на всю линию обороны (3 тысячи в Херсоне, 3 тысячи в Николаеве, 8 тысяч на железнодорожной линии Херсон – Николаев), Григорьев собирал ударные подразделения и бил ими по слабым местам противника.

Таким образом 1 марта части большевиков-григорьевцев уже подошли к самому Херсону, спустя неделю ворвались в него, а 10-го числа взяли под полный контроль. Причем в эти последние дни григорьевцам оказали помощь местные жители, во время уличных боев стрелявшие по оборонявшимся грекам и французам. Тем пришлось отступить и по морю эвакуироваться в Одессу, а Григорьеву досталось шесть орудий, около ста пулеметов и 700 винтовок.

В Николаеве обошлось без сражений. Там основной силой гарнизона были немцы, которые понимали, что участвуют в чужой для них войне. Красное командование вышло на переговоры с ними, предложив обеспечить переезд в Германию через Прибалтику, и те долго не думали. Большевики получили "в наследство" всё немецкое вооружение и две тысячи лошадей (свое обещание насчет переезда они, кстати, выполнили).

Оставалась Одесса. По пути к ней – в окрестностях станции Березовка – части большевиков Григорьева дали решающий бой франко-греческим войскам и взяли верх. На поле боя союзники оставили четыре танка "Рено", ставшие весьма символическими "сувенирами" для красных. Два из них отослали в Москву Владимиру Ленину, и один из этих двух стал первым танком в истории, проехавшим по Красной площади во время первомайского парада.

Танки "Рено" в руках григорьевцев. Весна 1919.

Что касается взятых под Березовкой пленных французов и греков, то их отправили в Киев, где провели небольшой марш пленных. Правда, это еще не напоминало подобные марши времен Второй мировой: публика к пленным относилась весьма дружелюбно, и некоторые из них даже выступили потом на большевистском митинге, рассказав, как их обманули "империалистические власти".

Тем временем в Одессе оставались еще 15 тысяч греков и 3 тысячи французов, что в общей сложности превышало численный состав войск Григорьева. Но, во-первых, успехи красных создали иллюзию, что тех гораздо больше, а во-вторых – моральное состояние одесского гарнизона уже упало ниже уровня, на котором они еще боеспособны. Драки французов с греками стали ежедневным развлечением одесситов, а военная амуниция французской армии – их добычей, вымениваемой на еду, самогон или вино.

Катастрофическая ситуация в Одессе, ярко описываемая в донесениях с мест, кардинально изменила настроения в Париже. 29 марта премьер и министр обороны Клемансо отдал приказ о выводе войск из Украины и отводе их за Днестр, в Бессарабию. Но это его уже не спасло: 3 апреля парламент отправил в отставку самого премьера и проголосовал за немедленное прекращение финансирования всех "операций в России".

За день до этого, 2 апреля, генерал д`Ансельм издал приказ о "разгрузке Одессы": эвакуацию войск решили прикрыть предлогом о необходимости уменьшить количество едоков в городе. В ночь со 2 на 3 апреля французское командование провело встречу с представителями одесского Совета рабочих депутатов, на которой оговорили условия перехода власти в городе от французов к большевикам.

Однако все планы организованно уйти из города провалились из-за забастовки местных коммерческих моряков, которые оставили свои пароходы без команд. Ввиду этого около двадцати судов различных типов были выведены в Тендровский залив и там оставлены на якорной стоянке, чтобы не достаться красным в порту. В результате, когда 6 апреля советские войска вошли в Одессу, порт оказался завален невывезенными грузами.

Эвакуация из Одессы. Начало апреля 1919.

"Порт был загроможден брошенными автомобилями, зарядными ящиками, частями машин, на земле валялись куски шелковой материи, бутылки шампанского, груды консервов и другого добра. В таком "трофейном" виде порт перешел в руки Григорьева, – вспоминал очевидец. – Утром 6 апреля, когда последние суда отчаливали от берегов Одессы, в город вступили части григорьевцев. Население высыпало на улицу, чтобы увидеть воочию море солдатских голов, лес штыков и т. д. Но каково было всеобщее изумление, когда подошедшими незначительными частями конницы и пехоты исчерпана была вся армия "победителей". Она не превышала трех тысяч человек всех видов оружия. Одетые не по сезону (уже было по-весеннему тепло), в папахах и рваных зипунах, на неубранных низкорослых лошадях партизаны поражали своей численностью и несоответствием тому внешнему великолепию, которым ослепляла исчезнувшая только что французско-греческая компания".

Техника, брошенная французами на Думской площади Одессы.

Но проблемы у французов были не только в Одессе. 19 апреля в Севастополе прошла демонстрация моряков флота Франции под красными знаменами, которых разогнала греческая рота охраны. Убитые и раненые имелись с обеих сторон, и это едва не привело к морскому сражению между французскими и греческими судами. Ситуацию спасли британцы, поставившие свои корабли между враждебными сторонами.

Но 20 апреля под звуки "Интернационала" были подняты красные флаги на флагманском корабле "Жан Бар", линкорах "Франс", "Жюстис" и других кораблях. Моряки высадились на берег и вместе с рабочими Севастополя провели новую демонстрацию под лозунгами "Да здравствует мировая революция! Слава русскому пролетариату!".

В конце апреля выступления с требованием немедленного возвращения во Францию произошли на крейсере "Вальдек-Руссо", канонерских лодках "Скарп" и "Эско", миноносцах "Мамелюк", "Фоконио" и других кораблях. В такой ситуации уже никто не думал о боевых задачах. 29 апреля французское командование вывело свой флот из Черного моря.

На этом в "российско-украинском" проекте Парижа была почти поставлена точка. Теперь Франция все больше делала ставку на поддержку Польши и Румынии, чтобы с помощью этого "санитарного кордона" оградить Европу от "большевистской заразы". И то, что происходило восточнее этого кордона, Францию уже интересовало меньше, хотя поддержка белых и продолжилась.

Тем временем и белым, и УНР здорово помог тот, кто расправился с французами – атаман и комбриг Григорьев. Еще при взятии Одессы он разрешил своим войскам разграбить брошенное французами имущество (включая оружие), что пришлось не по вкусу большевикам и Мишке Япончику, который сам рассчитывал на эту добычу. Также "григорьевцы" устроили грабежи и самих одесситов, обложили местную "буржуазию" контрибуцией и вывозили награбленное в родные села, где вступали в стычки с большевистскими продотрядами. 

Отношения Григорьева с большевистским руководством начали портиться, и уже в начале мая он поднял мятеж. Красные его подавили, но сил у них в этом регионе осталось немного.

В мае белая армия Антона Деникина начала наступление, которое, правда, главной целью имело Харьков, а за ним – Москву. Но параллельно Вооруженные силы Юга России двигались и на Запад: 18 июля они взяли Николаев, а 23 августа – Одессу. В этот раз белые продержались в городе почти шесть месяцев – до 5 февраля 1920 года, когда начали эвакуацию в Крым под натиском красных.

7 февраля в Одессу вошли большевики, и деникинцам пришлось срочно заканчивать эвакуацию уже под их обстрелом.

После 7 февраля 1920 года власть в городе больше не менялась. Вплоть до 1941-го.